(рассказ крестьянки села Вантеево Акулины Григорьевой)

В ту зиму, значится, у нас снегу совсем не было, не выпал. Под весну уже пошли метели, да что уж толку, озимые без снегу помёрзли и не взошли. Ну а весной того больше, как яровые посадили, так дожди и залили. И снова хлеб не взошёл. Без хлеба мы, значится, остались.

А у меня дитятко малое, первый раз тогда родила, совсем сынишко у меня махонький. Уж какой был весёлый да ласковый! Так ко мне и тянется, мамка да мамка. Жисть-то, оно конечно, непростая, но уж я на него не нарадовалась.

Ну, значится, есть-то нечего, сама не ем, дитятко корить нечем. Кричит-заливается. Вижу, уж и с голоду начал пухнуть. Пошла по соседям, да уж куда там. У самых лутших людей и то хлебушка нету, по углам скребут, что наскребут, то и выпекают. Так несолоно домой и вернулась, едва жива - кто просто выпроводил, а кто едва не дубьём не огрел. Так люди с голодухи друг на друга серчать стали.

Делать нечего, пошла на поклон к барину. Так и так, говорю, батюшка, благодетельствуй! Нечего мне, сиротинушке, есть, единственный сыночек помирает. А барин-то у нас тоже был не бог весть какой, так, завалящий такой барин. Смотрит на меня грустными глазами и говорит: дал бы я тебе, сиротинушке, хлеба, да у самого из-за вашего неурожая концы с концами не сходятся. Шампанского из Парижу не на что выписать! Сказал и заплакал, да как заплакал - навзрыд рыдал. Лёг на диван, отвернулся к стенке и знай рыдает. Рыдает он, значится, о своём шампанском, а я рядом стою, ноги с голодухи подламываются. Уж свету белого не вижу, в глазах двоится, голова кругом идёт. Ну уж тут он выплакался, встал, весь мокрый с дивана, слёзы по щекам надушенными руками размазывает. Эх, говорит, сиротинушка! Брат и сестра мы с тобой по несчастью. И тут вижу я, что-то такое в его лице переменилось, решительное такое выражение на его морде сделалось. Подходит он к буфету, открывает его, значится, ключом и вытаскивает оттуда кусок печенья. На, говорит, сиротинушка, от всего сердца тебе! И иди, говорит, с богом. И снова рыдать пустился.

Так я с этой печенькой и вышла во двор, да побрела до своей избы. Сама не своя. А на третью ночь сынишко мой с голодухи и помер.