Научно-просветительское общество
Улюлюйский край

Сегодня в Улюлюйске празднуют день колеса.

Всё началось много веков назад, ещё при втором нашем губернаторе Иване Злостливом. Именно при нём особую популярность популярность получила казнь через колесование. Наказуемого привязывали к круглому деревянному ободу со спицами и подвергали разнообразным экзекуциям. Колесовали преступников каждое воскресение по всякому поводу, а иногда, чтобы народ не роптал, лишившись любимого зрелища, и без оного. Благо внутренних потенциальных врагов Края в Улюлюйске и в те времена хватало.

В 1214 году нашей эры во время колесования произошёл курьёзный случай. Палач Гришка плохо закрепил свой инвентарь, и он покатился с лобного места, да не просто, а прямо с привязанным к нему смутьяном Фёдором Скудобеем. Полдня губернаторские стрельцы и праздная публика гонялись, пытаясь остановить привязанного Скудобея, а так как Улюлюйск находится на возвышенности, настигли его уже у самой границы с Еброхомохлем. 

Патронкин ёрзал в кресле и не мог к нему привыкнуть. Всю жизнь он сидел на стульях и табуретках, а тут назначение главным редактором и сразу кресло. Не такое, конечно, как у Знайки, но начало положено.

Перед майором стояла пара коротышек иноземного вида. У одного были тщательно выбриты виски, а у второго волосы были цвета болотной тины. Одеты они были тоже по-иноземному, будто не готовились никогда перешагивать через лужи или глотать пыль после проехавшей машины.

— Доброго утра, бойцы. Давайте знакомиться! Я майор Патронкин, ваш главный редактор. 
— Приятно познакомиться, — ответил зеленоволосый — я Паркер, журналист. А он Бик, тоже журналист. Ещё скоро третий приедет, Перо, он будет газету верстать и фотографии для неё делать.
— А откуда едет?
— Из Солнечного города.

Трагическая игра и злосчастные приключения Владимира Владимировича, короля Польского, и претендента на трон Дмитрия Анатольевича, принца Родезийского, в девяти сценах с прологом, эпилогом и музыкальной паузой

Автор: Пастух Пегасов, улюлюйский дворянин

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Владимир Владимирович, польский король
Дмитрий Анатольевич, родезийский принц
Тень Суровикина, латиноамериканский призрак
Навальный, ирландский бомбист
Стрелков, фламандский пират
Жена Стрелкова, эфиопская рабыня

Действие происходит во Франции XV века.

СОДЕРЖАНИЕ

Пролог
Сцена I. Монолог Владимира Владимировича
Сцена II. Явление Суровикина Дмитрию Анатольевичу
Сцена III. Монолог пирата Стрелкова
Сцена IV. Жена Стрелкова у Владимира Владимировича
Музыкальная пауза
Сцена V. Монолог Дмитрия Анатольевича
Сцена VI. У стен замка
Сцена VII. Владимир Владимирович призывает соратников
Сцена VIII. Явление Дмитрия Анатольевича Владимиру Владимировичу
Сцена IX. Развязка
Эпилог

Патронкин тщательно вытирал ноги перед кабинетом Знайки. Потом глубоко вздохнул и посмотрел на майорские погоны, словно прощаясь. Постучал. 

—Разрешите обратиться…
— Да заходи, майор, заходи, — Знайка стоял боком к двери и внимательно разглядывал карту, испещрённую стрелками и схемами укреплений. 
— Товарищ, Знайка!..
— Отставить, Патронкин. Никого не смог собрать. Я знаю, но тебя проверить решил. И знаешь, почему твоя агитация провалилась? Потому что ты топорно действуешь, как тебя учили. А плечи тебе нужны не только погоны носить, но и голову. Вот ты с каким предложением приходишь?

Отлично помню, как вышел с одного дня рождения. 

Густой августовский вечер. Огромный балкон с видом на Волгу, где вначале собирались для радости, а потом ради щемящих бесед. 
Негромкая музыка не воровала разговоры, соседи не стучали по трубе, как, бывало. Отличный праздник. Хоть и обычный.

Я вышел около 11. Хозяева снабдили меня в дорогу бутылкой вина, и я предвкушал, как неспешно допью её по пути от метро до дома.

Первое, что меня удивило — в метро почти не было людей. Набережная, лето и почти пустая станция. Состав уже готовился к отправке, и машинист делал обход.

Нас было трое детей в семье: я - старший брат, и две сестры. После рождения младшей отец ушёл из семьи, и у мамы как-то сразу опустились руки. Она не стала пить водку, как, бывало, отец, ни вести какую-нибудь разнузданно-нелепую жизнь, но в глазах её появилась какая-то задумчивость, странное равнодушие. Механически уходила она утром на работу, механически, придя вечером или в обед, занималась домашними делами, механически гладила и трепала нас по головам, проверяя мои уроки и читая на ночь сёстрам.

Спустя полгода, в неурочное осеннее время, мама отправила нас под каким-то предлогом в деревню к бабушке. Было холодно и тоскливо, дождь мелкой паутиной лип к лицам и покрывал точками капель грязные лужи. Мы расположились, как могли, в старом бабкином доме, а на следующее утро нам принесли телеграмму, что мама повесилась, прикрепив узел из бельевой верёвки к люстровому крюку на кухне.

Так мы стали деревенскими жителями. Мы прожили худо-бедно несколько месяцев, отделявшие осень от глубокой зимы. К середине января установились морозы за -20. "Крещенские", - говорила бабка. Из школы нас распустили по домам, и мы целыми днями сидели, глядя в окно или занимаясь бабкиными поручениями.