(из воспоминаний помещицы Елизаветы Николаевны Арджибаевой)
Карусель стояла у нас прямо в детской. Проснусь рано утром, протру кулачком глаза — и вот она, стоит, поблескивает в полутьме, как нарядное платье. Я выпрыгну из кровати, растолкаю братьев: давайте кататься! Давайте, давайте! — весело отвечают мне братья.
Мы рассаживаемся на ярких лошадок и хлопаем в ладоши. Карусель начинает вращаться. Сначала медленно, словно нехотя, потом всё быстрее, быстрее. Незаметно вошедший отец улыбается, смотрит на нас. Его тонкие, завитые, надушенные усы чуть подрагивают. Ах, как идёт его серым глазам форма Его Величества Улюлюйского кирасирского полка!
На фото: Елизавета Арджибаева в детстве. Фото улюлюйского краеведческого архива«Папенька!» — кричу я в восторге. Но вдруг карусель останавливается. Отец покачивает головой: что-то сломалось в механизме. Он надевает жёсткие кожаные перчатки, берёт в руки трость и спускается в погреб. Мы, дети, идём вслед за ним. Братья уже видели механизм, а я нет. Они корчат смешные рожицы и дразнят меня трусихой.
Вот мы внизу. Отец отворяет тяжёлую дверь, и мы видим четыре бледные, истощённые фигуры в грязных лохмотьях. От фигур идёт удушливый, приторный запах немытого и завшивленного тела. Эти фигуры и есть механизм. Три из них стоят на худых, иссиня-белых ногах, опираясь на деревянные брусья, вращающие карусель, а один, мальчик, упал на брус и не движется. Я вскрикиваю. «Не бойся, Лизет», — говорит мне отец, — «это просто механизм». Отец осторожно подходит к мальчику и так же осторожно трогает его тростью.
«Николашка!» — кричит он куда-то вверх. Прибегает управляющий. Льстивый, хитрый, весь как будто вьющийся, оплетающий отца вьюнком приличествующего холопам раболепия, он быстро берёт мальчика за ноги и оттаскивает прочь. Трое оставшихся оборванцев приподнимаются и с усилием наваливаются на брусья. «Поехали», — командует отец, слегка прикасаясь тростью к ближайшей фигуре, и карусель снова приходит в движение. Механизм исправлен.
Мы поднимаемся из смрадной каморки для механизма в нашу залитую лучами утреннего солнца детскую. Карусель, карусель несётся быстрее прежнего. «Папенька!» — снова кричу я в восторге. А отец смотрит на меня, улыбаясь из-под щегольски закрученных кирасирских усов и поправляя на себе белый атласный колет...