(рассказ крестьянки Авдотьи Степановой)

Идём мы, значить, с дочкой с поля, да и свернули к роднику водицы попить. Дочку-то мою Маруськой звать, стало быть, тринадцать годков ей было. Подошли мы, значить, к родинку, а тут из кустов, значить, выезжают барин наш, их благородие Эраст Евсеич, на своём пегом жеребце. Выехали их благородие из кустов и смотрят так хитренько то на меня, то на дочку. Ну, мы с Маруськой, понятное дело, кланяемся ему в ноги да стремя цалуем, как значить, мы их благородие приветствуем.

А их благородие слезають с лошади, подходют к Маруське, смотрят так на неё пуще прежнего, а потом и говорят, их благородие, значить, мне: ты, говорить, баба, ступай домой, а дочка твоя позже придёт. Я её, значить, растлять буду.

Тут во мне сердце-то и охолонуло. Смилуйтесь, говорю, ваше благородие, моей Маруське-то ещё и четырнадцати годков нет, куда вам, ваше благородие, малое дитя портить! Их благородие тут засмущался, покраснел аж, извини, баба, говорит, не знал я такого обстоятельства. Прости уж меня, говорить, а сам Маруську за волосы треплет. Когда ж, грить, девке твоей четырнадцать стукнет? А вот, говорю, через две недели уж и четырнадцать будет, как в церкви её записали. Ну что ж, говорить, тогда я через две недели зайду. Улыбнулся так ласково, а из-за пазухи сдобный калач достаёт и Маруське протягивает. И всё, как есть, слово сдержал, ранее двух недель и не показывался, позволил моей Маруське в девстве до четырнадцати дожить.

Хороший был барин, добрый, ласковый.