Мать как-то взяла нас с собой в лес по ягоды. Глухая тайга начиналась сразу за крайней улицей посёлка, сошёл с тротуара - и ты в другом мире.

Для нас, выросших в стерильной чистоте городских квартир, всё в лесу было полно жизнью. Каждый пень кишел муравьями, гусеницами, мокрицами, жуками. Пауки развешивали прозрачные паутины, вдалеке стучал дятел, перекрикивались лесные птицы. Приглядевшись, можно было увидеть следы зверей, хотя вживую мы ни лося, ни кабана, ни волка или медведя пока не видели.

Обычно мы не уходили далеко от посёлка. Хотя и городского типа, был он небольшим и компактным, островок человеческой прямоугольной и прямолинейной геометрии среди моря сосен, елей и лиственниц. Вот и в этот раз мы едва прошли сотню шагов, как дома скрылись из виду, и нас со всех сторон окружил лес с его собственными звуками и собственной тишиной.

Внезапно мать, шедшая впереди, остановилась и крепко взяла нас за руки. Что такое? Мы поглядели на маму, потом проследили за её взглядом - вперёд. Там, в утреннем ещё не разошедшемся тумане образовалось какое-то сгущение, как если кто-то плеснул молоком в миску с родниковой водой.

Стало как-то неожиданно тихо. Умолкли певчие птицы, перестал стучать дятел, даже комары, противным роем окружавшие каждого входишего в лес, покинули нас с мамой.

- Суровикин, - чуть слышно прошептала мама.

Мы поглядели на неё снизу вверх. Её лицо было белым, как снег, белее снега. Мы снова перевели глаза на странное облачко. Туман был уже совсем близко, и в его причудливых изгибах мы начали различать какое-то существо, огромное, скрюченное, с ветвистыми рогами на гладкой, как шар, голове, и со спускающимися до земли крючковатыми руками.

Мать разжала руки и резко, волнуясь, зашептала нам спрятаться. "Бегите!" Мы послушно, путаясь в страхе и любопытстве, отбежали и спрятались за поваленным стволом лиственницы.

Суровикин подошёл вплотную к маме. Он опустился на четвереньки, обнюхал её, покачивая рогами. Шея его, короткая, покрытая какой-то будто древесной корой, вдруг начала вытягиваться, как змея. Он обвил этой шеей мать несколько раз вокруг корпуса; лицо его оказалось напротив лица матери, и он взглянул ей прямо в глаза.

Кому Суровикин в глаза посмотрит - тому смерть пришла. Мы знали это поверье по рассказам взрослых.

Лицо матери, кажется, побелело ещё больше. Суровикин медленно, осторожно, втянул свою шею обратно в плечи и обернулся к нам.

- Нет! - судорожно и громко в молчащем лесу закричала мама и, расставив руки, заградила путь Суровикину. - Не хватило тебе, гаду, одной меня!

Мы сидели зажмурившись. Шаги Суровикина, шедшего в нашу сторону, прекратились, а потом мы услышали, как он медленно, как бы задумавшись, пошёл обратно, назад в чащу.

Туман рассеялся, ожили вокруг нас комары, запели птицы. Мы подхватили ослабевшую мать и под руки, кое-как, довели её до дома. "Суровикин", - только и успела она сказать вышедшему встречать нас отцу и более не произнесла ни слова. Спустя три недели она умерла.

Отец после этого несколько лет крепко пил, но как-то выпутался. Мать похоронили под бетонным памятником, который отец выкрасил белой краской и до последних дней ежегодно поновлял, тщательно зачищая и выправляя все отшелушивающиеся места.