Революционер-террорист Абырвалченко сидел в низенькой комнатёнке подвала и мастерил бомбу. Собственно, бомба была уже готова: оставалось приготовить запал. Когда-то давно, в казавшиеся ему уже далёкими и даже как будто не им прожитые прежние годы, Абырвалченко был студентом-химиком. Ему даже удалось проучиться два или три курса (он уже точно не помнил - настолько всё это казалось несущественным), и нынешнее его занятие - изготовление бомб в подпольной лаборатории Всеулюлюйской террористической партии "Знамя народа" - не вызывало у него затруднений. Он работал, что называется, на автомате, и в то время как руки его привычно спаивали, смешивали, складывали вещества, свинцовые шарики, стеклянные трубки, сам он - его "я" - удалялся мысленно куда-то вдаль, предавался размышлениям, на первый взгляд, необычным для революционера-террориста, но, как догадывался Абырвалченко, не таким уж и редким в среде его товарищам.
На фото: взрыв бомбы Абырвалченко
По правде сказать, Абырвалченко не был террористом. Собирая бомбы, передавая их посредникам, а изредка, в нарушение дисциплины - непосредственно исполнителям (а нарушать дисциплину приходилось из-за недостатка людей), он всегда удивлялся, как это он, такой мягкий, нерешительный, незлобивый человек, который не обидит дворовой кошки, боится собак, стесняется женщин и ни разу в жизни не дрался, даже в детстве - как это он изготовляет эти адские механизмы, несущие смерть каким-то людям, которых он в большинстве никогда в жизни не видел и об образе жизни которых, наверняка, впрочем, постыдном, он ничего толком не знает. Как это он вручает эти машинки другим людям, в большинстве таким же мягким, как он, иногда суетливым, так же неспособным как будто бы ни на какое решительное, а тем более кровавое действие. И всё же в то время, когда душа Абырвалченко носилась по просторам и рассеянно философствовала, его руки собирали бомбу, которая послезавтра должна была убить какого-то негодяя-незнакомца.
Как это возможно? Как вообще Абырвалченко попал в этот кружок, где один юноша с нерешительными повадками мастерил бомбы, другой выбирал цели, третий передавал исполнителям, четвёртые бросали их под кареты и экипажи и гибли тут же или через несколько месяцев на эшафоте? Да, были ещё и девушки. Встретив их, Абырвалченко потуплял глаза и краснел, потом поднимал, пытаясь себя уверить, что опускать глаза при виде революционных товарищей и краснеть, даже если эти товарищи - женщины, унизительно для него и для них, и снова опускал и краснел. Да, учёба на факультете. Но неужели одна его учёба на химическом факультете обусловила эту его странную судьбу? В конце концов, многие его товарищи учились на других факультетах или не учились вовсе, а бомбы всё равно бросали, и гибли, и пели где-нибудь на собрании в лесу революционные гимны Всеулюлюйской террористической партии "Знамя народа".
Если пойти ещё дальше, Абырвалченко не только не был последователем террора, он вообще не был последователем силовых методов борьбы. Впрочем, страшили его и мирные демонстрации, и подписание петиций. Охотней всего он бы сидел у себя дома в деревне и смотрел на опадающую листву или в крайнем случае - в лаборатории на факультете, смешивая вещества не для убийства начальника охранного отделения, а для какой-нибудь простой и понятной, полезной человечеству цели. Абырвалченко вообще любил человечество. В этом он смело признавался ещё в гимназии, вызывая смех и иногда - чего скрывать - подзатыльники гимназистов. А потом он встретил одного из тех, кто давал ему подзатыльники, и вручил ему бомбу, и сказал какие-то напутственные слова, а на следующий его не стало, и бомбы, и того чиновника, для которого бомба предназначалась. Да, человечество. Любовь к человечеству. Но неужели эта его работа к смерти проистекала из любви к человечеству? Как, должно быть, это ужасно. Ужасно, ужасно, ужасно!
Рука Абырвалченко дрогнула. Собранный запал он вставлял в бомбу - опять-таки нарушая партийную дисциплину, запрещавшую хранить бомбы вместе с запалами. Нажатие оказалось слишком сильным, стеклянная трубка треснула, где-то внутри адской машины возник огонь, распространился, охватил всю конструкцию и в одно мгновение разнёс на куски саму бомбу, стол, на котором она стояла, Абырвалченко, вынес дверь, опалил всё кругом и, насытившись нежданной добычей, угас.