(из воспоминаний начальника штаба 3-го пехотного Кучумского полка капитана Ордынцева)

Вечереет. Полк подходит к деревне, назначенной квартирьерами. Штаб полка занимает всегда самую большую халупу. Обычно это дом священника. Иногда он даже бывает выстроен из кирпича, в то время как вокруг ютятся унылые курные избёнки. Но в этой деревне нет церкви, и квартирьеры просто выбирают халупу попросторнее.

Мы подъезжаем к отведённому дому, весь наш нехитрый штаб - командир полка, начальник штаба, начальник хозяйственной части, писаря, письмоводитель, связисты. Первым делом мы выгоняем из дому хозяев. Забавно смотреть, как ребятишки, поливаемые осенним дождём, льнут к окнам снаружи. Так занимает их наша штабная работа! Отец семейства, худой, измождённый мужик жалуется на хвори и просит пустить детей хотя бы в хлев. Я смеюсь и отталкиваю его стеком. Поди прочь, мужлан! Твой хлев занят службой связи, так что не мешайся нам под ногами. Он продолжает что-то канючить, и писаря шумно выталкивают его со двора.

На фото: приданная полку казачья сотня вступает в деревню

Я оглядываю его жену. Она так же оборвана и измождена, как и её муж. Её кожа потрескалась, грудь обвисла. Убедившись в её непривлекательности, мы выгоняем и её.

Мы принимаемся разграблять хозяйство. Как шутит офицерская молодёжь, мы перешли на подножный корм. Мы не оставим в этой халупе камня на камне. Таковы законы войны. Наши солдаты ловят кур и режут корову. И куры, и корова чем-то похожи на наших хозяев. Они такие же голодные и измождённые. Одних - животных мы съедим, другие - люди, наверное, умрут с голоду. Нам это неинтересно. Мы в этом не виноваты. Мы просто выполняем законы войны.

Офицеры выпивают дрянного вина. Скучно. Кто-то выхватывает шашку и лихо разрубает стоящий на печке горшок. Мы аплодируем. Все стараются повторить этот подвиг. Мы немного навеселе, и получается не сразу. Наконец, горшков в доме не остаётся. Замначштаба принимается за чугунки. Он хватает один и пытается выбросить его в окно. "Господа офицеры!" - кричит он, размахивая над головой чугунком. Я останавливаю его. Ночью холодно, с разбитым окном мы продрогнем.

Наконец, мы ложимся спать. Завтра мы сожжём эту деревню. Мы имеем на это право - она вражеская. Впрочем, мы с лёгкостью сожгли бы и нашу. Для нас это всё равно. Мы не знаем своих и чужих. Мы знаем военных и штатских - наших рабов. Мы - боги войны. Нам принадлежит эта жизнь.