Дачница Антонина Сергеевна хлопотала на кухне. Кухня Антонины Сергеевны представляла собой небольшой закуток, в котором располагались газовый баллон, старенькая газовая плита и ещё множество предметов, изгнанных, как и почти вся обстановка дачного домика, из городской квартиры и доживавших свой век, можно сказать, на природе. Антонина Сергеевна взяла чайник и поставила его на газ.

Чайник показался Антонине Сергеевне странно тяжёлым. Антонина Сергеевна открыла крышку и обомлела. Чайник был доверху заполнен цементом. Антонина Сергеевна потыкала пальцем в цемент: цемент не поддавался. Видимо, он попал в чайник уже довольно давно и успел схватиться, когда Антонина Сергеевна ещё даже не встала с постели. В недоумении и печали Антонина Сергеевна взглянула сначала на кошку, теревшуюся об её ноги, затем на висевшую в углу иконку засиженного мухами и оттого не идентифицируемого святого и произнесла: "Ох!"

Никто так и не узнал, что хотела сказать этим "Ох!" Антонина Сергеевна, но об истории с цементным чайником к вечеру знал весь посёлок. О странном происшествии с Антониной Сергеевной судачили Раиса Ивановна, Валентина Семёновна, Жанна Михайловна, Авдотья Марсельевна и другие, не менее почтенные обитатели дачного посёлка, а также Иван Егорыч, алкоголик, считавший своим долгом участвовать во всех сплетнях и скандалах посёлка и угощаемый за то иногда сердобольными дачниками и особенно дачницами стопкой водки.

Мнения об Антонине Сергеевне и о чайнике разделились. Одни утверждали, что Тонька-де сама во всём виновата, неча было чайник на незапертой кухне оставлять. Вот, мол, и налил в него цемента, из озорства, цементный маньяк. Так было впервые произнесено и услышано словосочетание "цементный маньяк", которое в ближайшие дни не сходило с уст уже не только дачников, но и жителей соседней деревни Машниловка, с которой дачники кооператива "Дачи" (так официально назывался посёлок) поддерживали оживлённые торговые связи.

Но не все были так жестоки к Антонине Сергеевне. Ротозейство, оно, конечно, имело место, говорили эти прочие, но разве можно людям ни за что чайник портить? - и сваливали вину на маньяка. Мол, если такой маньяк захочет залить в чайник цемент, то зальёт, как ты чайник ни запирай и какие сигнализации не ставь. Наконец, были и такие, кто обвинял во всём чайник. Вернее, такой был один - Иван Егорыч, но поскольку он был в тот вечер, да и впоследствии, сильно пьян, то аргументов в пользу его точки зрения никто так и не услышал, да и саму точку зрения было слышно весьма плохо.

Наконец, уже около одиннадцати вечера со скамейки, на которой происходило самое жаркое обсуждение, поднялась Мария Ивановна и, показывая пальцем на Антонину Сергеевну, громко и во всеуслышание произнесла:

- Она, Тонька, во всём и виновата! Сама себе цемент в чайник налила, штоб распиариться!

"Распиариться, распиариться", - принялись повторять незнакомое слово участницы посиделок. Так в лексикон дачников и жителей соседней Машниловки вошло ещё одно новое слово.

Однако на следующее утро Марии Ивановне пришлось взять новое слово обратно. Вернее, пришлось бы взять, если бы она не была так упряма и не считала оскорблением своего достоинства отказываться от прежде сказанного, даже и явно ошибочного слова. Потому Мария Ивановна новое слово обратно не взяла и продолжила уличать Антонину Сергеевну в грязном пиаре при помощи цементного чайника, но делала это теперь шёпотом и избегая личной встречи с Антониной Сергеевной.

В это второе утро цемент в своём чайнике обнаружила ещё одна дачница - Жанна Михайловна. Чайник Жанны Михайловны был электрический, а дверь в дом была заперта на ключ, однако всё это не спасло чайник. Утром Жанна Михайловна обнаружила дверь распахнутой, а чайник полным цемента. После этого-то перешла на шёпот Мария Ивановна, а слух о цементном маньяке, напротив, стал рассказываться гораздо громче, с прибавлением всё новых подробностей и апокалиптических предсказаний: дескать, маньяк не остановится, пока не зальёт цементом чайники всех обитателей посёлка или, по крайней мере, той его "улицы", на которой располагались дачи Антонины Сергеевны и Жанны Михайловны. А дачи Антонины Сергеевны и Жанны Михайловны, надо сказать, не только располагались на одной улице, но были соседними, так что Антонина Сергеевна и Жанна Михайловна могли бы, если захотели, общаться друг с другом не выходя из дома, а только высунувшись в окошки, но они почему-то не хотели.

Третье утро доставило торжество пессимистам и уныние оптимистам. В этот день цемент попал в чайник Марины Николаевны, соседствовавшей с Жанной Михайловной. Пессимисты ходили по посёлку с торжествующе-злорадными лицами, а оптимисты укрывались от них по домам, и только самые смелые, вроде мужа Раисы Ивановны, продолжали легкомысленно надеяться на то, что маньяк, дескать, удовольствуется тремя чайниками и покинет посёлок, - и не только надеяться, но и изрекать это прилюдно. На следующее, четвёртое утро цемент обнаружился в чайнике Раисы Ивановны, и муж её, злой, с дёргающимися глазами, бегал по "улицам" и, потрясая отломанной где-то берёзовой веткой в пятнадцать сантиметров диаметром, угрожал неведомому маньяку жестокой расправой при помощи этой самой ветки или, вернее, дубины.

Маньяк был неуловим. Не только толстая ветка мужа Раисы Ивановны, но даже совместная ночная стража и попытка составить фоторобот преступника ни к чему не привели. Когда во всём посёлке остался всего один нетронутый дом с единственным нетронутым чайником, а некоторые, пострадавшие прежде, стали бояться уже за новые, купленные на смену уничтоженным цементом, чайники, на созванном общем собрании вперёд выступила мудрая бабка Евдокия и скрипучим голосом произнесла:

- За Надеждой Петровной посылать надо, вот что, касатики.

Сказав это, она опёрлась на клюку, качнулась влево, затем вправо, затем глотнула ртом воздух, сползла по клюке вниз на землю и умерла. Тяжело дались бабке Евдокии спасительные слова - на то она и была мудрой бабкой. Хотя и она не смогла уберечь свой старый, даже лучше сказать - старинный чайник от горькой участи быть уничтоженным цементным маньяком. Впрочем, на бабку Евдокию уже никто не обращал внимания. Взволнованные дачники переступали через её хладный труп, вращали глазами и, обращаясь друг к другу, говорили как заклинание:

- Надежда Петровна!

*  *  *

Спустя несколько часов после трагических событий на дачном собрании кортеж из нескольких автомобилей с машиной председателя Дмитрия Евгеньевича во главе возвращался из города в дачный посёлок "Дачи". С собой Дмитрий Евгеньевич вёз православную сыщицу Надежду Петровну. Надежда Петровна поминутно крестилась и, умильно улыбаясь и выпучивая глаза, елейным голосом расспрашивала Дмитрия Евгеньевича об обстоятельствах дела. Обстоятельства дела Надежда Петровна записывала в украшенный ангелами блокнот.

Второй автомобиль принадлежал духовнику Надежды Петровны отцу Ягупопию. Отец Ягупопий был должен сопровождать Надежду Петровну, чтобы защитить её от нечистой силы, если её собственное ангельское воинство окажется недостаточно сильным. Всем мыслящим людям было очевидно, что раз цементный маньяк смог совершить столько ужасных преступлений и до сих пор не был пойман, поддержка у него среди адовых сил весьма серьёзная. Лучше переосвятить, чем недоосвятить, - говорила Надежда Петровна в таких случаях и была права.

В остальных автомобилях ехали прочие участники делегации, посланные дачниками для солидности.

Увидев приближающийся кортеж, дачники, оставшиеся в посёлке, приободрились.

- Едут, едут! - пронеслось от Раисы Ивановны к Валентине Семёновне, от Валентины Семёновны к Жанне Михайловне, от Жанны Михайловны к Авдотье Марсельевне. К тому времени, когда Надежда Петровна занесла обутую в туфлю на резиновой подошве ногу, чтобы покинуть автомобиль председателя Дмитрия Евгеньевича, все дачники уже были в сборе.

Надежда Петровна поклонилась собравшимся, подошла к вынесенному из сарая председательскому столу и выложила на него требник, псалтырь, бутылку святой воды и пучок свечей. Свечи она тут же освободила от связывавшей их верёвки, зажгла и установила по углам стола, отчего всё собрание тут же приняло похоронный вид. Дачники, и без того запуганные цементным маньяком, съёжились в ожидании чего-то ужасного и в то же время благодетельного, как костры инквизиции.

Надежда Петровна меж тем закончила приготовления, сверилась со своими записями в расписанном ангелами блокноте и спросила, все ли владельцы и арендаторы дачных участков здесь присутствуют.

- Все, Надежда Петровна, - ответил Дмитрий Евгеньевич и попытался поцеловать Надежде Петровне руку. Надежда Петровна увернулась и, быстро схватив за руку стоявшего рядом отца Ягупопия, подсунула его руку Дмитрию Евгеньевичу.

- Сперва священноначалию, - елейным голосом произнесла Надежда Петровна.

Дмитрий Евгеньевич вздохнул и поцеловал руку отцу Ягупопию и только потом уже Надежде Петровне.

Придав своему лицо возможно более умильное выражение и добавив в голос сладости гораздо более того уровня, который называют приторным, Надежда Петровна обратилась к собравшимся:

- Доброго здоровьичка, батюшки-матушки!.. Да только не будет доброго здоровьичка у того, кто с нечистой силою повязался, гореть ему в геенне огненной, нет ему удачи ни в этой жизни, ни в будущей. Да, батюшки-матушки.. А ведь маньяк-то, преступник-то, христопродавец - он среди вас, батюшки-матушки, среди вас... - и Надежда Петровна сделала многозначительную паузу.

Слова Надежды Петровны заметно встревожили дачную общественность. До последнего времени дачники могли надеяться, что маньяк - чужак, наведывающийся в их посёлок исходя из своих маньячных соображений. После слов православной сыщицы от этой надежды пришлось отказаться. Стало отчётливо ясно, что маньяк - не чужак, а самый что ни на есть дачник кооператива "Дачи" - один из них. Ужас прошёл по рядам собрания. Собрание побледнело, почесало кто лбы, кто макушки, и разом испустило "Ох!" - прямо как Антонина Сергеевна в то памятное утро, когда цементный маньяк впервые проявил себя, залив цементом её чайник. Даже Иван Егорыч, до этого времени хорохорившийся под воздействием очередной дозы алкоголя, сразу вдруг приуныл, опустил глаза и вместе со всеми послушно произнёс "Ох!".

- Ну что, батюшки-матушки, будемте присягать, - всё тем же сладостным голосом продолжала Надежда Петровна, выставив вперёд требник, псалтирь и несколько ладанок и мощевиков с останками неизвестных святых. Дачники по очереди подходили к столу, клали руку требник или псалтырь, поочередно целовали ладанки и мощевики и клялись говорить правду и только правду, а не то "разрази меня гром на этом самом месте", как прибавил к клятве Иван Егорыч, присягавший последним. Надежда Петровна зорко наблюдала за всем происходящим и для каждого присягающего находила особенные слова, которые должны были устрашить именно этого присягающего и, действительно, устрашали. Тонкий психолог была Надежда Петровна.

После окончания присяги Надежда Петровна обратилась к отцу Ягупопию и попросила его начать службу. Служба была необычайно торжественно и чрезвычайно мрачна. Никто из присутствовавших, включая, по-видимому, и отца Ягупопия, не понимал в ней ни слова, но чем-то ужасным и замогильным веяло от всего этого процесса в двух шагах от елового леса, когда солнце уже склонялось над горизонтом, тени сделались длиннее, а толстые свечи, зажжённые Надеждой Петровной на председательском столе - ярче.

Наконец, из толпы присутствующих раздался вопль:

- Да виновата я, виновата!

Толпа расступилась. На земле валялась, плача и бия себя в грудь, дачница Прасковья Федотовна. Из уст Прасковьи Федотовны время от времени вырывались слова, которые можно было, сложив, интерпретировать следующим образом. Она, Прасковья Федотовна залила украденным на стройке цементом чайник Елены Станиславовны, но сделала это не со зла, а из чувства благородного негодования, то есть мести. Елена Станиславовна-де двумя днями ранее залила цементом её, Прасковьи Федотовны чайник и она, Прасковья Федотовна, всего-навсего ей отомстила. Елена Станиславовна же и есть цементный маньяк.

- Что! - вскричала Елена Станиславовна. Елена Станиславовна была довольно тучна, и при этих первых словах, как и при всех последующих телеса её задрожали, заходили, как холодец, и не успокаивались ещё минуту после того, как Елена Станиславовна умолкла. - Это я-то цеметный маньяк! А кто мне чайник залил? А? А я знаю, кто мне залил! Я всё молчала, думала, эта колдунья разгадает, - она ткнула пальцем в сторону Надежды Петровны, - да придётся всё самой выкладывать. Это Раиска всё! Раиска - цементный маньяк. А тебе, дура такая, я и не думала в чайник ничего лить, - обратилась она снова к Прасковье Федотовне, - ей, Раиске, я чайник, конечно, попортила, не спускать же на тормозах. И тебе, Прасковья, тоже она в чайник нагадила.

Тут вскочила со складывающегося табурета, специально принесённого ей из дома для удобного сидения на собрании, Раиса Ивановна.

- Да ты, Ленка, белены объелась, - тут Раиса Ивановна добавила несколько не вполне печатных эпитетов, которые мы опустим. Раиса Ивановна, в противоположность Елене Сергеевне, была чрезвычайно худа и отдалённо напоминала смерть с косой, как её изображают на старинных немецких гравюрах. - Я-то причём. Это всё Егор Иваныч, ни дна ему, ни покрышки, старается. - "Егор Иваныч" Раиса Ивановна произнесла с нарочитой издёвкой, как бы желая этим самым показать полное ничтожество Егора Иваныча и не годность его ни на что, кроме как заливать цемент в чайники добропорядочным обывателям. - Он и залил, алкаш чёртов. Я, что греха-то таить, только ему и сыпанула, в отместку, а остальное - он, он во всём виноват, козёл старый.

Сколь ни был пьян Егор Иваныч, он всё-таки нашёл в себе силы встать с бревна, на котором сидел, и, покачиваясь, изложить свою версию событий. По его словам выходило, что во всём виновата Авдотья Марсельевна - цементная маньячка, он же только отомстил ей, надеясь образумить злодейку, но увидев, что урок не принёс пользы и злодейства продолжились, снова ушёл в запой.

*  *  *

- Дочь моя, - обратился к Надежде Петровне отец Ягупопий, везя её обратно в город в своей машине, - господь оделил тебя исключительным дарованием. Но я никак не могу понять одного: кто и зачем бросил цемент в чайник первой жертвы - Антонины Сергеевны?

- Храни вас господь, отец Ягупопий, - отозвалась Надежда Петровна. - Помните, председатель сказал, что чайник одного человека господь уберёг от цемента? Вот этот самый человек, Сидор Матвеич, и бросил цемент Антонине Сергеевне. А зачем - бог его знает.

И Надежда Петровна показала отцу Ягупопию записи в блокноте с ангелами.

- Неисповедимы пути господни, - резюмировал отец Ягупопий и перекрестился.