Наталью Алексеевну звали просто: бабка Алексевна. Население окрестных домов обожало и почитало бабку Алексевну. И немудрено - бабка Алексевна была святой жизни и, кроме того, варила самогон и продавала его по ночам, когда в магазинах водки и вина было не достать, за весьма умеренную или, как говорила она сама, божескую цену. Поэтому так любило население окрестных домов, особенно мужского пола, бабку Алексевну. Рассказывал также, что у бабки Алексевны был какой-то притон, но это уже враки.

Бабка Алексевна жила со своими клиентами душа в душу. Мужики были поразительно вежливы с бабкой Алексевной. Даже встречая её на улице, они расплывались в улыбке, махали Алексевне рукой и кричали: Здравствуй, Алексевна! На что бабка Алексевна всегда отвечала: Здравствуй, касатик! Что-то давно тебя не видать. Закодировался, что ли? - Что ты, Алексевна, типун тебе на язык! - следовала реплика мужика, и оба задорно смеялись. Такая любовь и взаимопонимание царили между бабкой Алексевной и окрестными мужиками.

На фото: самогонный аппарат бабки Алексевны

Но в этот день бабке Алексевне пришлось усомниться в лучших чувствах относительно своих клиентов и всего человечества. Она даже на секунду усомнилась в существовании господа бога, но потом трижды сплюнула и перекрестилась: искушает, лукавый!

Дело было вот в чём. Проснувшись от стука в дверь - как выяснилось позже, это пришёл опохмеляться сантехник Фёдор Егорьич - бабка Алексевна накинула на своё немолодое уже тело фланелевый халат, окликнула гостя, попутно выругав его на чём свет за ранний визит, сунула ноги в тапочки и отправилась в чуланчик, где в трёхлитровых банках хранилась чистая, как слеза, самогонка. Бабка Алексевна знала и любила своё дело, и самогон у неё получался не только недорогой, но и, по уверению окрестных мужиков, знатный.

Открыв дверь, бабка Алексевна издала душераздирающий крик. Крик этот, как только узнавали об этой истории, воспроизводили все постоянные клиенты бабки Алексевны. Три трёхлитровых банки со средней полки исчезли, ещё одна, наполовину выхлебанная, стояла на полу. В следующее после крика мгновение бабка Алексевна и испытала ту сложную гамму чувств, о которой было сказано выше.

Итак, бабка Алексевна лишилась десяти с половиной литров ценного продукта и трёх трехлитровых банок. Эта последняя потеря почему-то печалила бабку Алексевну даже больше исчезновения собственно продукта. Банки, банки-то за что! - причитала бабка Алексевна, сидя на табуретке перед дверью чуланчика, в то время как Фёдор Егорьич, с раскалывающейся головой, не понимая, что происходит, продолжал стучать в дверь. Баночки мои, - продолжала печалиться бабка Алексевна, и слёзы брызнули из её глаз. Не давая себе труда утереться, бабка Алексевна отправилась к выходу. Пройдя мимо похмельного Фёдора Егорьича и мельком бросив ему пару слов о происшедшей беде, после чего Фёдор Егорьич тоже испустил крик, бабка Алексевна направилась прямиком к православной сыщице Надежде Петровне.

- Помоги, Надежда Петровна! Разоряют! - едва Надежда Петровна открыла дверь, бабка Алексевна бухнулась ей в ноги и запричитала о похищенных банках и самогоне.

- Бог с тобой, Алексевна. Куда мне, грешной, браться за этакое трудное дело, - произнесла Надежда Петровна елейным голосом.

- Не обижу, Надежда Петровна, - отозвалась бабка Алексевна и вытащила из кармана пучок церковных свечей. Надежда Петровна, как и бабка Алексевна, была женщина святой жизни и брала за свои услуги только церковные свечки.

- Ну, господь с тобой! - согласилась Надежда Петровна. - Веди к месту преступления.

К этому времени у дверей бабки Алексевны уже толпилось с десяток человек с изнурёнными лицами. Они пересказывали друг другу ужасную историю похищения самогонки, от чего некоторые из них, слушающие, вскрикивали и заливались слезами. Самогонки могло на всех не хватить.

Грозно взглянув на страждущих, бабка Алексевна и Надежда Петровна прошествовали в квартиру.

- Можно мне с вами? - спросил самый изнурённый, охранник из ближайшего супермаркета Иван Степаныч.

- Нет, - коротко ответила бабка Алексевна и захлопнула дверь. Иван Степаныч вздохнул и вытер указательным пальцем правой руки одновременно набежавшую слезинку и свесившуюся из носа соплю.

Осмотр места происшествия, произведённый Надеждой Петровной сразу по прибытии в квартиру бабки Алексевны, дал следующие результаты. Возле полувыхлебанной банки самогона Надежда Петровна нашла три бычка.

- "Беломор", - объявила Надежда Петровна. - Алексевна, кто из твоих "беломор" курит?

- Да много кто курит, - неопределённо отвечала бабка Алексевна. - Проще сказать, кто не курит.

Зацепка сорвалась. Но Надежда Петровна не привыкла отступать перед трудностями. Надежда Петровна оглядела банку, потом надела перчатки и, перекрестившись, осторожно приподняла её.

- Святитель Николай! - воскликнула Надежда Петровна. - Гляди, Алексевна.

Бабка Алексевна тоже оглядела банку, но не увидела в ней ничего интересного. Тогда Надежда Петровна указала бабке Алексевне на обод.

- Вишь, Алексевна, это не самогонка, это слюна. Ирод прямо из банки пил. Наклонил на себя, диаволово семя, и пил.

Бабка Алексевна всплеснула руками. Вот что значит детективное дарование.

- Но если так, - продолжала рассуждать Надежда Петровна, - небось, и себя самогонкой обмочил. Не может быть, чтобы не с похмелюги был. А если с похмелюги, руки трястись должны. Вот те крест, Алексевна! - торжественно закончила Надежда Петровна и отчего-то перекрестила банку.

Сказав это, Надежда Петровна опустилась на колени и принюхалась. Потом проползла немного в сторону двери и снова принюхалась.

- След, - пояснила Надежда Петровна, - ты, Алексевна, свою самогонку на запах узнать сможешь?

- Смогу, - отвечала бабка Алексевна.

- Тогда вперёд! Господу помоляся и приступаем.

Припав на колени, Надежда Петровна и бабка Алексевна поползли к выходу, поминутно поднимая головы и принюхиваясь.

- Держи след, Алексевна!

- Держу, Надежда Петровна!

Открыв дверь, сыщица и ограбленная предпринимательница выползли на площадку и, в очередной раз принюхавшись, поползли вниз по лестнице. Толпа мужичков, увеличившаяся человек до пятнадцати, глядела на всё это со смесью удивления, почтительности и восхищения.

- Во дают! - только и смог выдавить из себя синюшный Иван Степаныч.

Надежда Петровна и бабка Алексевна ползли дальше. Держать след на улице было посложнее, так что бабка Алексевна даже сначала растерялась, но видя уверенность Надежды Петровны, вдохнула побольше воздуха и тоже учуяла слабый запах самогонки собственного производства.

Спустя пару кварталов след, до этого вилявший по тротуару и проезжей части от одного фонарного столба к другому, повернул во дворы. Бабка Алексевна радостно захихикала, Надежда Петровна строго взглянула на неё и перекрестилась. Пристыжённая бабка Алексевна умолкла и с удвоенной силой поползла к одному из подъездов.

- Митрич! - снова не смогла сдержать себя бабка Алексевна. - Он, точно он, он один в этом подъезде живёт!

Поднявшись с колен, она сорвала, не обращая внимания на боль от тут же вскочивших волдырей, несколько стеблей росшей неподалёку крапивы, и бросилась в подъезд. Надежда Петровна, ежесекундно крестясь, поспешила за ней.

Дверь в квартиру Митрича была открыта. Сам Митрич сидел на полу, обнимая украденные у бабки Алексевны банки, и блаженно улыбался.

Увидев его, бабка Алексевна всплеснула руками, вытянула его прямо по опухшему от пьянства лицу, отчего блаженная улыбка сменилась испугом и какими-то внезапно проявившимися следами рассудка, и запричитала:

- Митрич, козёл ты этакий, мерзавец, да как ты мог! Ты ж мой старейший клиент! Мы с тобой вместе всё начинали, ты, ты, ты!

Бабка Алексевна не врала. Митрич был одним из её первых клиентов и единственным сохранившимся до сего дня. Прочие "старики", как называла их бабка Алексевна, кто помер, кто закодировался, кто отправился лес валить. Митрич был последним из них, своего рода символом самогонного предприятия бабки Алексевны. Все предадут, он один мне верен останется! - не раз с гордостью заявляла бабка Алексевна.

- От кого угодно я этого ожидала, но не от тебя, - кричала бабка Алексевна, размахивая крапивой, грязно ругаясь, плача и терзая полосатую майку на Митричевой груди. Митрич что-то мычал и знаками пытался выразить бабке Алексевне не то извинение, не то расположение. Надежда Петровна перекрестила их трижды, прочла Отче наш и притворила за собой дверь. Дело о похищенном самогоне было закрыто.