Ле Нин посещал одну из пяти священных гор. Гора давно потеряла свой первозданный вид. На каждом пути мудрецу встречались храмы, киоски, галереи, священные камни и вереницы иероглифов, написанных несмываемой краской прямо на скалах. Желая предаться уединению, Ле Нин свернул с дороги и углубился в чащу. Вскоре шум толпы, наполнявшей киоски и храмы, затих.

Ле Нин шёл по едва заметной тропинке, тянувшейся по краю обрыва среди свойственного высокогорью сочетания лиан и хвойных деревьев. Порою его путь перерезали ручьи, устремлявшиеся с вершины горы к её подножью, и балки, над которыми были перекинуты хрупкие мостики. Приглядевшись, можно было увидеть покрывавшие землю следы диких зверей, не исключая медведя, что, конечно, заставило мудреца быть осторожным и поглядывать по сторонам.

Придя на небольшую поляну, край которой обрывался прямо в пропасть, Ле Нин решил устроить привал. Достав из котомки лепёшку и флягу из тыквы улоу с родниковой водой, Ле Нин присел на нагретый солнцем камень и принялся за еду.

Под ногами сновали красные и чёрные муравьи. Ле Нин уронил несколько крошек лепёшки. Тут же муравьи обоих цветов остановили свой бег и направились к крошкам. Хватая их огромными жвалами, они в несколько мгновений растащили крошки по муравейникам. Заинтригованный происходящим, Ле Нин отломил от лепёшки кусок и нарочно раскрошил его среди муравьёв. Довольные, муравьи набросились на новую порцию. Теперь хлеба было гораздо больше. Ле Нин почти закончил свой аскетический завтрак, когда муравьи, наконец, управились с куском лепёшки.

Встав из-за трапезы и отряхнувшись, Ле Нин бросил муравьям, как и в первый раз, всего несколько крошек. Но теперь муравьи повели себя по-другому. Видя, что крошек осталось мало, красные и чёрные муравьи набрасывались друг на друга, откусывали друг другу лапки и усики, и скоро земля под ногами Ле Нина покрылась сотнями маленьких трупиков. Крошки, пока длилась битва, оставались лежать, как ни в чём не бывало.

Увидев это, Ле Нин помрачнел и произнёс следующее:

Безрассуден правитель, сначала дарующий подданным многое, а затем отнимающий у них то, к чему те успели привыкнуть. Люди, конечно, могут сносить лишения дольше, чем безмозглые твари. Но и они, наконец, тоскуя об утерянном благоденствии, начнут откусывать друг у друга головы и преследовать соседей за бронзовый котелок или лишнюю курицу в хозяйстве.