Незнайка сидел на кровати с несвежим бельём и пялился в стакан, на дне которого ещё что-то плескалось. Пить больше не было сил, а жить так тем более.

В дверь постучали и сразу вошли. Молодцеватый и подтянутый майор Патронкин прошёл в комнату и поставил на стол ещё одну бутылку. 

— Незнайка, айда воевать Солнечный город?
— Зачем, товарищ майор?

Патронкин дунул в пустой стакан и разлил себе и Незнайке. 

— Так они отказываются признать величие Цветочного города. Говорят, что мы тут по кустам шароёбимся и поремся под хвост. 
— Ну так и есть.

Выпили. 

— Нет, Незнайка. У нас это проверка на бдительность. А они от этого удовольствие получают. Это уже не учения, а боевая педерастия. Идём воевать. 
— Товарищ Майор, ну не могу. Я и художником был, космонавтом. Нигде не пригодился. Вот сейчас то Винтуику со Шпунтиком ключ подам, то у Пилюлькина в доме убираюсь. Ни к чему не пригоден. Живу, как лунатики какие. 

Выпили ещё. 

— А вот пойдёшь воевать, Винтик со Шпунтиком тебе машину на сиропе со спиртом сделают, а Пилюлькин бинтов насыпет полную сумку. Гусля песню напишет, Тюбик портрет в полный рост прям на стене дома нарисует. 
— Боевые пидорасы значит?
— Очень боевые, а уж какие пидорасы. 

Выпили опять. 

— Нет, товарищ майор. Не поеду. У меня травма душевная слишком глубокая. Вспоминаю Зеленый город и тоска весь ливер жрет. Ходил, куролесил, змея пускал. Ты завтра заходи, может полегчает. 

Майор разлил остатки, выпил своё и удалился. Впереди ещё агитировать Пачкулю, а тот давно с колокольчиками ходит и про какого-то Коротышну говорит. И вот как его на портрет агитировать?