Однажды два могущественных улюлюйских сенатора, отдыхали с гетерами в банях Диокла Клетиана. По прошествии немалого времени, и по воздвижении уже весьма крупного алтаря Дионису, меж сенаторами вспыхнул спор. Один утверждал, что возьмёт какого-нибудь невзрачного, серенького чиновничка, служащего при Сенате, и за три дня сделает его властелином всей Улюлюйской державы. Другой с жаром доказывал, что народ улюлюйский, конечно, глуп, но не окончательно, и посему для этой затеи потребуется, как минимум, месяц.
Задумка сия сейчас нам кажется неслыханной по своей дерзости и немыслимой по своему цинизму, но в те мрачные времена, когда Улюлюйск пребывал на рабовладельческой стадии развития, было возможно и не такое. Например, скучающая аристократическая молодёжь выдумала так называемые криптии и гонялась за несчастными улюлюйскими колхозниками, вырезая попавшихся под руку. Или поиздержавшееся в очередной войне государство вдруг объявляло проскрипции и под лозунгом «грабь награбленное» вывешивало на всеобщее обозрение списки предназначенных к умерщвлению богачей, национализируя их богатства. Оставшиеся в живых богачи, впрочем, были весьма благодарны государству, видя в проскрипционных списках скорее меру, сдерживающую алчность плебса – ведь в Улюлюйском государстве, созданном некогда разбойниками под предводительством Ромы и Ремы, всё – от жён до провинций – являлось награбленным.
На фото: бронзовый асс Доминамундия
Итак, выбор двух наших сенаторов пал на некоего Доминамундия, или, на варварский манер, Владимира, человека невзрачного и посредственного как по внешности, так и по характеру, равно как и по способностям. О нём только и было известно, что в молодости своей Доминамундий был катаскопом и не раз ходил за Рейн, в земли германских варваров. Впрочем, варварское своё прозвище «Владимир» он получил не от них, а от неких иных варваров, проживающих в пределах гиперборейских, у северных границ ойкумены.
Ни долго, ни коротко – то есть, ни за месяц, ни за три дня, – но сей Доминамундий-Владимир всё-таки стал во главе Улюлюйской державы. Ораторы и риторы, обильно осыпанные сестерциями и денариями, вовсю восхваляли нового правителя, выискивая у него достоинства, о существовании коих доселе не знал и сам Доминамундий. Оказалось, что при обилии лживых славословий, льющихся со всех площадей, можно не то что посредственность, но даже и самого отъявленного негодяя сравнять в достоинствах с богами.
Учитывая ненависть улюлюйцев к самому наименованию «царь» (имя сие, по-улюлюйски «rex», они даже использовали как кличку для собак), Доминамундию был присвоен древний сенатский титул принцепса. Но, будучи по имени лишь первым среди равных в Сенате, он, по сути, являлся царём.
Используя лицемерие и скрытность – свойства, приобретённые им на прежней своей службе, и играя на низких страстях непостоянного плебса, под лозунгами борьбы с всевластием сенаторов и всадников, а равно как и с наглостью разбогатевших на несчастьях народа вольноотпущенников, Доминамундий разорил неугодных или просто не подчинявшихся ему магнатов. Но вместо того, чтобы вернуть конфискованные эргастерии и земли Улюлюйской республике, он распределил всё это меж своими родственниками, клиентами и сторонниками.
По прошествии нескольких лет в народе стало расти недовольство правлением Доминамундия – декларированная им стабильность под звучным названием Рax Ululiana, на деле обернулась застоем и деградацией, а республику разъедала тотальная коррупция. Тут и там плебеи Города, как никто иной склонные к новым делам, стали собираться в толпы и вступать в схватки с преторианской гвардией и городскими когортами. Мятежную толпу возглавили следующие смутьяны: Луций Навальный (прозвище своё он получил оттого, что долгое время работал грузчиком в порту), Секст Удальцов (предок его отличился особой удалью в войне с Антиохом III Трезвым), Нин из Баку, Леонид Парфянин и Ксения Петрополитанская.
Ходили слухи, распространяемые клиентами Доминамундия, что бунтовщики получали деньги от германских и галльских варваров. Но торговцы и воины, возвращавшиеся с рейнской границы, утверждали, что у германцев и галлов денег нет вовсе, посему слухи эти были скоро оставлены.
Пока бунтовщики были немногочисленны, преторианцы и воины городских когорт отважно вступали с ними в схватки и неуклонно одерживали победы. Но когда смутьяны стали собираться в толпы, исчислявшиеся десятками тысяч, и к ним ещё примкнули ветераны из легионов, преторианцев и стражников охватила робость, и они уже более не выходили за пределы своих лагерей и бараков.
Использовать легионы Доминамундий так и не решился, объясняя это нежеланием оголять границу перед лицом варваров. Вместо этого он молил своих благодетелей, давших ему власть, о помощи, но те, давно уже пресытившись затянувшимся развлечением, оставили его мольбы без внимания.
Вскоре Доминамундий был низвергнут, но добровольным изгнанием избавил себя от суда. Имя его вскоре забылось и по прошествии лишь пары десятков лет, он едва вспоминался немногими как незначительный политик эпохи Иоанна Ургантия.