1. Путинид шлёт привет Кураеву, понтифику.
2. Слышал ли ты, Кураев, что о тебе рассказывают на форуме? Будто бы ты сделался сикофантом и доносительствуешь общественным обвинителям на разных людей. Услышав это впервые от какого-то вольноотпущенника, я хотел было приказать рабам, бывшим при мне для покупок, высечь его как клеветника на добродетельнейшего из мужей, которых я знаю, но тот указал на людей, от которых он слышал это, и они подтвердили его слова. Дивясь и не веря своим ушам, я принялся расспрашивать граждан, включая отцов семейств, правда ли то, что сказал этот вольноотпущенник, и все они вновь подтвердили, что ты, подражая гнуснейшим из греков, сделался сикофантом.
3. Как это возможно, Кураев! Хотя я уже здесь и вижу своими глазами таблички, на которых ты просишь общественного обвинителя привлечь к суду некоего софиста, я всё ещё не верю своим глазам и охотнее поверю тебе, если ты убедишь меня, что мои глаза врут - так сильна моя вера в твою добродетель, Кураев. Если же нет, то, клянусь Юпитером, боги разгневались на людей, если и тебя, Кураев, подвигли к поступку, недостойному благородного мужа.
4. Скажи, Кураев, разве ты не был рождён свободным, что взялся за ремесло, пристойное рабов и вольноотпущенников? Или этот софист, которого ты вдруг возненавидел, хотя раньше едва ли и слышал о нём, сделался тебе опасен, и ты, не в силах справиться с ним сам, прибегаешь к общественному обвинению? Или жестокая бедность склонила тебе к рабскому ремеслу - но разве у тебя нет друзей, которые бы поделились с тобой хлебом и вином? Или туника твоя истрепалась и ты выходишь на форум в одной тоге, подражая древним, но не по склонности, а по принуждению? Или у тебя кончились аргументы, твой ум помутился и язык более не сыплет остротами и ты уже не надеешься одолеть противника так, как приличествует образованному человеку - в философской беседе, - и ты поэтому жаждешь общественного обвинения? Или высказывать своё мнение по разным вопросам сделалось для образованного человека преступлением?
5. Наконец, если уж ты считаешь необходимым привлечь твоего противника к суду, почему ты не обратился в суд сам, как приличествует свободнорождённому и благородному мужу, а прибегаешь к услугам общественного обвинения, как если бы он готовил нечто против величия народа? Или ты возомнил себя Цицероном, влекущим на суд Катилину? Но ведь ты не Цицерон, а твой противник не заговорщик. Да и Цицерон, считая себя скорее обязанным Отечеству, а не наоборот, привлёк Катилину по частному обвинению - ты же предпочитаешь доносительствовать. Или ты считаешь отрицание богов достойным наказания? О боги, какими немощными представляют вас смертные! Разве можно назвать благочестивым и, тем более, служителем бога того, кто отказывает божеству в способности самому отомстить за свои обиды? Или ты считаешь, что обвинение Сократа принесло славу Афинам? И пусть не смущает тебя сравнение Сократа и софиста, с которым ты вздумал тягаться - ведь несправедливость не становится менее постыдной от того, что причинена мужу безвестному.
6. Когда, Кураев, сделался ты доносителем? Не ты ли повсюду преследовал доносителя Фролова, жалуясь божеству, что он причисляет себя к тому же учению, что и ты? Или ты сделался последователем того юнца, который устраивает бесчинства в храме Муз, похваляясь дружбой с некоторыми из понтификов? Чем же должны были мы прогневить божество, что оно наслало помрачение разума на мужа, столь славного добродетелью, как ты, Кураев!
7. Прости, Кураев, если письмо моё показалось тебе слишком длинным или полным незаслуженных оскорблений. Ведь если так, то вы всегда сможешь оправдаться, я же, едва только окончу писать эти таблички, заколю быка в жертву Юпитеру Основателю, чтобы всё сказанное в нём оказалось ложью и гнуснейшим наветом - настолько не желаю я, чтобы всё это оказалось правдой. Итак, прости меня, если я неправ, но всё же ответь, к кому следует мне причислять тебя: к сикофантам, последователям Фролова, или, как прежде, к учителям юношества и сосудам добродетели?
8. Будь здоров.